открытий, ибо без семьи (племя и народ выра¬стают из нее) эти открытиц — бессмысленная забава. Ко¬му нужно познание без семьи? Без семьи нет памяти, а стало быть, и будущего.
Знал ли я это все до этой ночи? Честно говоря, нет. В разобранном виде все детали как будто бы держал в уме, но что за польза от дробных многознаний. А тут идея семьи и круга вдруг сама, как по волшебству, ста¬ла стягивать к себе все, все, что прочитано, услышано, обдумано, все впечатления, предчувствия. Все, что назы¬вают внутренней жизнью человека, стало выстраивать¬ся, как будто найден вдруг свежий архитектурный ордер.
По жизни семьи узнаешь о народе все, во всяком слу¬чае, все существенное: его мечты, верования, его преда¬ния и психику, его силу и характер. Нет, пожалуй, в на¬роде ни одного значительного проявления духа, которое не отложилось бы в семье. Ордынское иго ожесточило жизнь, и в домостроевской семье появился «дурак», ко¬торого не было в киевские времена. «Дураком» называли висящую на стене плеть.
А теперь я вижу Элладу вновь, но не книжную, а живую? будто вновь в горах застала нас ночь и с вышины альпийских лугов видно, как небесные звезды перелива¬ются с зелеными огнями селений долины. Я слышу, как поет долина кузнечиками, сверчками. Над молчаливыми холмами несется глухой и протяжный вой гиены. Ночь. В расщелины забились й спят куропатки. Дремлет в гнез¬де на вершине холма в зарослях колючего можжевельни¬ка черный гриф. Сомы затаились в мутной аяазонской заводи, спят фазаны и дрофы в кустах ежевики.
В диком травостое укрылись стрепеты. И там Же оди-чавшие рощи гранат и яблонь, поля золотой пшеницы,
бахчи, где лежат в ночной прохладе полосатые арбузы венец растительной эволюции, величайшие плоды земли, гордость нашей планеты. Радость, которую они даруют мальчишкам, не перешибить никакими дробовиками е солью.
Словом, подо мной древний мир Гомера в первоздан¬ной свежести. А огни в долине — это полисы й веси древних, где переливаются огни семейных алтарей. Что ни огонь, то семья. И сверху видно, как огни мигают, жи¬вут и движутся, окаймляя темное поле без огней непра¬вильной формы. Вглядись, это темное поле в .ожерелье огней семейных алтарей не что иное, как Средиземное море, знакомое по школьным картам. Огни движутся на восток, окаймляя новое поле, которое похоже на очерта¬ния Черного моря. Его потом назовут Русским.
Огни движутся и размножаются, трепещут и мигают в чернильной темноте южной ночи. От одного огня ярко вспыхивают пучки новых искр и становятся пульсирую¬щими ровными огнями новых семей. Тысячи лет прошли перед глазами в нескольких мгновениях, будто видишь землю не с нашей горы, не с Перешейка, а с надмирных высот широко раскрытыми глазами. Какая захватываю¬щая дух картина! Но что это? Куда двинулись светлячки огней? Огни идут на север, где никогда не жили греки. Они движутся извилистой линией реки, напоминающей Днепр, вспыхивают ярко в одной точке Киева и оттуда расходятся на запад, восток, юг и север — от пустынь до ледяного моря, от одного океана к другому. Это Русь затеплила лучины в красных углах , своих рубленых изб. Сколько раз встречал выражение «Русь наследовала йй- тичный свет», но поди догадайся, что этот свет увидишь так зримо.
Я не отступлюсь, пока не разберусь с принципом круга, а семейный круг — моя путеводная звезда, Я то кружусь вокруг палаток, то замираю у огня, вслушива¬ясь, разбирая следы, выслеживая, преследуя, собран й неутомим — не из любви к отвлеченному умствовйнйю.
О, нет. Ночи я на княжеской охоте. Я. преследую и ищу идеал русской красоты, которая спасет моих детей. Я на¬стигну ее любой ценой, она нужна мне как жизнь. Это коренной вопрос всей жизни, вопрос вопросов.
Влетел из самой кабинетной на свете науки в гущу жизни, да
