Глеба Воеводова чтили за то, что он был в селе, по мест¬ным преданиям, не просто коренной, но из потомков «Гу¬ляковских мушкетеров», а не из нижегородских или твер¬ских драгун. Он был последний «гуляковец» в нашем селе. Детей у него не было, и род на нем кончался. Брат его был не в счет, тот сгинул за морем после граждан¬ской, и от него не было ни слуху, ни духу.
Что значит «Гуляковский», я узнал только через де¬сять лет, когда побежал по одной из грузинских дорог искать под вечер с мятым и замасленным ведром воду для перегревшегося радиатора грузовика. Недалеко от села Ииноцминда, где до сих пор стоит собор шестого века, села, которое, по преданиям, крестила в четвертом веке сама святая Нина — женщина-апостол, перед мо¬ими глазами сверкнул в закатном солнце золотой луч. Я поднял голову и увидел, как последний луч солнца за¬жег в вышине крест. Я подошел к пятиметровому обели¬ску из гранитного камня, острие которого и венчал зо¬лотой крест, попиравший полумесяц. На обелиске была надпись, которую я запомнил сразу и навеки: «7-го нояб¬ря 1800 года 17-й егерский генерал-майора Лазарева и мушкетерский генерал-майора Гулякова полки, при уча¬стии грузинского ополчения царевичей Баграта и Иоан¬на под предводительством генерал-майора Лазарева, раз¬били полчища Омар-хана Аварского, вторгнувшегося в Грузию».
Тысяча русских драгун и столько же русских мушке¬теров при поддержке трех тысяч грузинских ополчен¬цев, итого пять тысяч воинов, разбили наголову 30 ты¬сяч врагов. Вот эти-то «Гуляковские» мушкетеры и осно¬вали тогда пост, ставший впоследствии нашим селом. А битва произошла до присоединения Грузии к России, Вот от этих мушкетеров, русской ролевой пехоты, самогд сверхсекретного и неразгаданного врагом русского рода войск, и вел свою родословную дядя Глеб Воеводов, пред¬ложивший мне в тот вечер помочь ему управиться с же¬ребенком.
Скоро будет готово мясо, оно варится невдалеке в саду в большом чугунном котле. Под навесом сложена русская печь, где летом стряпала хозяйка. Такая же печь, по местному обычаю, отапливает дом. Около печи свалена вязанка хвороста и куча гладкого сухого плав- ника с горных речек. По улице, пыля, прошло стадо коз, овец и коров, подгоняемое криками пастуха. Скоротеч¬ные южные сумерки сменились густым мраком. Небо звездно. У огня не спеша управляются несколько жен¬щин. Лица их скорбны, чисты и значительны. На лице матери погибшего героя печаль, которая уже никогда ее не покинет и станет частью ее существа до могилы, та особенная скорбь, с которой порой ходят женщины в этих краях, будто они несут в себе все печали мира с сотво¬рения земли. Когда мужчины расселись, мне дали пол¬ную миску густого мясного бульона с ломтем домашнего хлеба. Хлеб и бульон я съел, а мясо выловил, и оно дол¬го обжигало мне тело через карманы. Мясо отнесу до¬мой. То же самое, как потом выяснилось, сделал мой отец. Я ел, сидя у огня, а поев, не заметил, как уснул на траве.
И вижу, как жеребенок дяди Глеба Воеводова чудес¬но превращается во взрослого белого коня, такого же великана, как наша скаковая колхозная Искра, которую чистит, скребет и прогуливает старый конюх Козлов и на которой иногда по селу проскачет, высекая искры, быв¬ший кавалерист, маленький и крутой председатель кол¬хоза в необъятных галифе Дибич. Белый конь переносит меня через наши горы, плавно перепрыгивая с одного облака на другое. Вот еще несколько длинных затяжных прыжков над лесом и ущельем, и мы в поле на окраине села за длинными сараями, где сушат табак. Вдруг отку¬да ни возьмись выползает на нас зеленый танк, страшный н бесшумный. О танках я наслушался нынче у крыльца, слушая взрослых, которые называли врага «немец», но чаще таинственно и грозно — «он». «Он прет, —
говорили, — у него танки, а у нас их мало. Вон Ди¬
