книга лео на перешейке карена раша

надев в 1914 году мун¬дир русского офицера, был убежден по молодой горяч¬ности, что дойдет с русской ратью до Царьграда. Он ве¬рил, что свет для курдов идет с севера…
На этом месте я улыбнулся, потому что, упомянув от¬ца, вновь увидел известную мне по рассказам с детства сцену. Горное село под Карсом, ласточкиными гнездами прилепились к скалам над ущельем каменные дома. Толь¬ко что прилетел на гнедом к дому отец. Ему чуть больше двадцати. Худой, гибкий молодой человек, спешился, хо¬хочет и потягивается пантерой, придерживая левой ру¬кой шашку. И все для того, чтобы еще раз услышать скрип новеньких ремней н проверить крепость офицер¬ской портупеи. Погоны играют золотом, поскрипывают кавалерийские хромовые сапоги, что выше колен. Высо¬кие сапоги и узкий мундир делают его особенно строй¬ным. Он горделиво поводит плечами, колесом выгибает грудь, упруго, дразняще ступает, разминаясь после до¬роги, и делает вид, что не замечает публики на крышах. Вдруг с пяти соседних крыш его пять старших замуж¬них сестер закричали предостерегающе:
— Смирись! Не тщеславься! Накличешь беду!
Он вырос у них на руках без матери, и они закли¬нают младшего, любимца, единственного продолжателя рода, не искушать судьбу. За отцом во двор вле¬тели на взмыленных конях его командир полка с орди¬нарцем. Командир — обрусевший немец, с которым отец пропадал на охоте и от которого перенял идею Царь- града.
Л сестры кричат, как в античном хоре, поддержан¬ные родичами и детьми:
—    Смирись! Смирись!
Он их дразнит:
—    Мы в рай войдем вооруженными!
В голосе сестер и родичей древний неподдельный ми-стический страх смешан с сердечной тревогой за бесша¬башного брата, известного в округе забияки и певца, впервые появившегося в офицерском мундире. Он драз¬нит сестер. Такого вызова еще им не припомнить с тех пор, как гаейх Адн наказал их род за гордыню еще в XIГ воке. В этих краях тысячу лет переживают как один год.
Шейх Ади, религиозный реформатор язычников, что¬бы дать выжить горсточке солнцепоклонников в море враждебного ислама, решил приблизить древнюю религию огня и солнца, езидизм, к нормам ислама, хотя бы в ряде обрядов. Наш род был тогда на вершине могущества и хранил у себя со времен Августа, с новой эры, как гово¬рят в школе, древние реликвии солнцепоклонников. Его члены, как рассказывал отец, выступали против рефор¬мы, возглавив раскол и готовые предпочесть смерть ис¬ламским новшествам. Весь род был тогда обвинен Ади в гордыне, и это стало частью преданий всех солнцепо¬клонников. С тех нор в роду страх перед гордыней стал второй натурой, символом веры. Родичи обязаны были каждый день на восходе солнца в своих молитвах про¬сить бога даровать им смирение. А тут на виду у всей общины единственный брат и глава одной из семей рода впал в тягчайший грех гордыни, да еще насмехается над всеми. Кто мог тогда предвидеть, что через каких-нибудь двенадцать лет этот скрипящий ремнями юноша станет председателем волостного Совета.
Я говорю с Орбели, а перед глазами, как живые, участники сцены. Спешившиеся всадники, недоумеваю¬щий полковник. Встревоженные женщины в древних нарядах, увешанные серебряными монетами, бусами и

Книга Лето на перешейке стр 127

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

code