книга лео на перешейке карена раша

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В конце августа за детьми приехала Анна дана. Под навесом пропеты любимые пес¬ни. Пышные оладьи в последний раз купались в сладком сгущенном молоке.
Дети с наслаждением пробуют кожаные сиденья авто-бусов. Через стекла машут мне руками и что-то кричат. Проплыли — озорная физиономия Гайнулина, белобры¬сая голова Шорина, едкая гримаса Гибона. Молча и скорб¬но смотрит Гуля, убежденная, что я погибну без нее здесь, один, на Перешейке! Игорек Одинцов что-то пишет мне пальцем по стеклу. Я стою в тщательно отутюжен¬ных брюках, выжженной рубахе, молча вытянувшись, как будто принимаю прощальный парад.
. Олег Романюк, незаменимый капитан футболистов и вожак моего стремянного полка, как всегда, замыкает парад и садится последним. Он сдержанно поЖал мне руку и усмехнулся сурово и бесшабашно. Путидовещ го¬ворил, что «Романюк весь в начальника». Дескать, даже «молчит, как Карамба». Романюк надежен. Он из породы десятиборцев. В нем нет ненавистной, мне болтливости нынешних подростков, у которых рот полуоткрыт даже, когда они молчат. Но вот автобус повернул с нашей по¬ляны на лесную дорогу, качнулся в последний раз за ар¬кой «Сильвупле» и исчез.
Какая-то сила, которая незримо присутствует в каж-
дом из нас, оберегает, хранит и предупреждает от бед, удержала меня на Перешейке, не дала сразу окунуться в раздражительную сумятицу города. Как только уехали дети, стало тихо до боли в ушах. Накануне я разбил в глухой чаще у ручья на толстой подушке из еловых ве¬ток двухместную палатку. Добрел до нее, забрался в спальный мешок и уснул, как в обморок упал. Спал двое суток.
Ночью пошел первый настоящий дождь. Он лил потом не переставая три дня. Барабанил по палатке, будто при¬веты слал от старинного друга. Я лежал в тишине день за днем под целительный шум дождя, потоки воды уно¬сили трехмесячное напряжение, тревоги, бессонницу, усталость, раздумья. Когда я выходил, чистые струи умывали меня. В лесной тишине под этими струями во мне что-то само собой прорастало. Востоковедение, кото¬рое было складировано в памяти грудами великолепных развалин, глыбами царств, племен и нашествий, вдруг приобрело порядок и смысл. Каждая строчка прошла на Перешейке отбор, сгорело все ненужное, благородный металл очистился от вредных примесей. Востоковедения, как науки, не стало, ее знания превратились в часть моей сущности, соединились с биографией, растворились в крови. Образы, пережитые у огня, вступили друг с другом в органическое равновесие и слились в светлом единстве под милосердный лепет дождя.
Я разбил палатку хоть и под пологом старого леса, но рядом с посадками дуба, за жизнь которого сражается с его забывшими родство дочерьми благородный Петро¬вич — хранитель лесов. Здесь, на .краю русской плат¬формы, проходит северная граница отца нашего леса. Может быть, где-то неподалеку бродит сейчас молодой лось из моей первой ночи. Мне некого больше стеречь. Хотя бы однажды в жизни, в детстве, в юности или в зрелые годы, но каждый мужчина бывает осенен плащом ратоборца, когда он делает выбор между добром и злом и поднимается в золотых стременах, сжимая в руке

Книга Лето на перешейке стр 129

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

code