ухватиться за этот круг, не отпускать — и тогда Спасен навсегда.
Путеводная мне выпала ночь, доложу вам. Потом всегда буду про себя именовать ее «ночь крута» и благо¬словлять. Глянул еще раз на лагерь —* в середине огонь, а палатки по кругу как планеты в хороводе, ни дать ни взять маленькая планетная система, мир, звездная общи¬на. Знать, недаром круг — символ бесконечности. А те¬перь живей к огню! Додумай! Дострой!
Не доводилось ли вам во сне проявить такие позна¬ния и навыки, которых* в себе и не подозреваешь, так что, проснувшись, долго недоумеваешь, откуда все это взялось? Несколько подобных ночей пережил я на Пере¬шейке, только не во сне, а наяву. Отношу это на счет необычности моего положения, великой ответственности молодости, необходимости каждый час действовать не по- писаному, а может, и расположения звезд, которые, по¬лагаю, благоприятствовали мне в это лето. Тогда я, прав¬да, склонен был все приписать счастливому избавлению от зубрежки. Скорее под навес, осмыслить идею круга. Спе¬шу к огню, а сам бормочу: «Пусть хлеб и вода, но только с мамой. Отдайте маму детям. Нельзя женщине покидать круг. Нельзя и изменять кругу. Никому».
Кинулся к навесу коротким путем через кусты. Подо¬шел к печи, гляжу, по пояс мокрый от росы и даже за воротник брызнуло, по спине озорно бежит струйка так, что смех разбирает. Подбросил поленьев, налил из ведер¬ного чайника кипятку в закоптевшую кружку, оглядел свой спящий лагерь, набрал полную грудь смолистого свежего рассветного воздуха, и как будто новая сила вли¬лась. Здесь их дом, думаю, и единственная на земле семья. Выходит, я не начальник лагеря, а притан. При- тан — значит хранитель огня. В притане помещался очаг, жертвенник Гестии. У римлян — Весты, а посвятивших себя ей девушек, давших обет безбрачия, называли вес¬талками. Гестия хранила священный очаг каждой семьи, каждого города и всего народа. Ее алтарь в Дель-
фах был общим очагом Эллады, и ему поклонялись боль- ше, чем Зевсову алтарю. Покровительнице семьи приноси¬ли первые жертвы, первые возлияния на всех праздни¬ках, ей посвящали первые всесожжения, будь то семей¬ные торжества или всеэллинские Олимпийские игры.
Вот как мудры были греки, как чтили они семью! Не в этом ли почитании источник их мудрости?
«Притаи», однако, слово чужое и незнакомое. В ста¬рину у наших предков хранителем огня, защитником очага был князь. Пусть меня не судят строго за то, что ночной порой мне нравилось сознавать себя князем, охраняющим сон утомленной молодой дружины. Мой тай¬ный титул никого не ущемлял, а мне помогал выстоять в одиночку.* Как фехтовальщик, я с удовольствием сме¬нил бы карабин на шашку. Но винтовка — дань време¬ни* с которым нельзя не считаться. Взойдет солнце, и я вновь начальник лагеря «Сильвупле». Дни и ночи этого странного лета и разительны и едины.
Детей бы растить на народных преданиях. Будь моя воля, сызмальства поил бы их лишь из родников родной природы, родных сказок, былин, песен, стихов, героиче¬ских деяний предков, а из чужеземного опыта давал бы малышам одну ключевую аттическую воду. Эллада — детство человечества, и ее мифы созвучны детству. Они поэтичны, глубоки, ясны. То, что у греков достигло наи¬высшего самовыражения, было свойственно всем индо¬европейским народам. Греки суть самосознание индоев¬ропейской семьи, как бы наше древнее «я». Кстати, и начать бы прямо завтра, вернее, уже сегодня с рассказа детям о том, где живет индоевропейская семья народов. Какие значительные слова «семья народов». Опять семья и снСва круг. Нет, нельзя выпускать из рук круга. Рас-скажу им, чем народы разнятся и что их объединяет. Чем больше будет корней у моих детещ тем крепче будут они стоять на земле. ‘
Первую в жизни лекцию я услышал золотым сен-тябрьским днем на Университетской набережной. В^рае-
