В средоточии кремлевского сердца есть вал его име¬ни — воинский зал героев, белый зал — зал Георгия Победоносца, зал, залитый светом тысяч свечей, вмещаю¬щий три тысячи воинов. В нем ряды победных колонн, на которых фамилии всех георгиевских кавалеров, а в двух бронзовых ковчегах — списки героев. На стене барельефное изображение того, кто водил в бой русские полки, кто символизирует борьбу со злом.
В этом зале после Парада Победы 24 июня 1945 года собрались победители фашизма, и в тот день Георгиев¬ский зал стал как бы символом единой семьи советских народов, которые сплотились, чтобы утвердить самую древнюю и спасительную на земле традицию — победы света над тьмой.
На Руси издавна Георгий Победоносец был народным заступником. Простые люди даже имя его любовно пере¬иначили на свой лад и называли его Егорием или Юрием. Священники тщетно пытались уложить его в жесткие рамки церковных канонов, и совладать с народно-поэти¬ческой стихией им не удавалось. Крестьяне наделяли его чертами языческих богов, близких к природе. Егорий был спутником земледельческих забот народа. Даже имя его в переводе с греческого означает «земледелец». Весенний, 23 апреля, и осенний, 26 ноября по старому стилю, Юрье¬вы дни знаменовали начало и конец земледельческой ра¬боты.
По народным поэтическим преданиям, Егорий Храб¬рый устроил всю Русскую землю, посадил леса, наполнил рыбой реки, по его воле колосилась золотая нива, давал приплод скот, дули ветры, шли дожди — словом, он был хранитель Русской земли, чей образ в гербе Москвы как бы предвещал восстановление единства русских, украин¬цев, белорусов. С именем Юрия народ связывал весеннее пробуждение земли, после вьюг и зимних тревог его го¬лос слышался в веселых раскатах майского грома, от зву¬ков его рога зеленели леса, лопались почки. Он же, Храб¬рый Егорий, ночью повелевал соловьями, в ранний чао
отдирал золотым ключом росу, охранял стада, мчался на помощь попавшим в беду путникам. Веспой в Юрьев день выпускали на доля скот — загон отпирал он сам. Сло¬вом, Егорий трудился не покладая рук. $ля народа он стал и мерой и символом человеческого совершенства.
Церковь затратила много усилий, чтобы сделать из светоносного Юрия великомученика Георгия, но проигра¬ла незримую схватку с народом. Любимец остался таким, каким хотел видеть его народ. Он был слишком жизнелю¬бив, молод, добр и бесстрашен, чтобы слиться с этим по- лукнижным, мелочно регламентированным и малокровным учением, пришедшим на Русь уже постаревшим на тыся¬чу лет. Егорий Храбрый шире, глубже и добрее самого христианства, его присутствие выявляло изъяны этого учения. Никогда церковники не чувствовали себя так бес¬помощно, никогда так не нервничали, как жри встрече с народными воинскими доблестями. Они так и не смогли постигнуть, что доброта и истинная храбрость — одно и то же, а отвага — это бесстрашие души.
Узнав, откуда родом мои родители, Орбели сказал, что бывал в тех краях в году девятьсот одиннадцатом, еще молодым человеком. Он не приезжал, а жил в горах це¬лый год по научной командировке русского археологиче¬ского общества. Там ему показывали на перевале юго- западнее озера Ван прилепившийся к скале древний мо¬настырь, скорее приют для путников, рядом с почитаемой могилой якобы самого Георгия Победоносца, Тогда я по¬думал об истоках преданий, которые вечерами рассказы¬вал нам отец у огня.
Затаив дыхание во всех русских домах — от изб до боярских теремов и царских хором — внимали дети «чу¬ду Георгия о змие», о том, как пришла беда в мирный го¬род, утопавший в цветах. В окрестностях объявился страшный оборотень-змей, скользкий гад, беспощадное ползучее чудовище, умеющее летать. Он требовал себе молодых на съедение. Люди отдавали ему своих сыновей и дочерей. Наступил черед и царской дочери. Ее пряна-
