перламутром, расплескав руки в тяжелых браслетах, причитают с крыш:
- Смирись!
А юноша-офицер хохочет и дразнит их, играя боевым нарядом. Вот этой-то сценке я и улыбался. Но черт меня дернул за язык заявить, что мои соплеменники — жертвы своей наследственной страсти к конфликту, будь то война, разбой, поединок или обычная распря. Они сами себе злейшие враги, а потому всегда хватаются за кремневые ружья, не подумав, а потом в несвободе своей винят других.
Характер — это судьба. Не люблю разговоров о курдской воинственности. По-моему, кумиром курдов должна быть связь. Любовь, память и связь. Любовь, память и воля. Спасение в братстве, в саладивовом братстве курдов. В противном случае — вырождение и исчезновение. Хватит, повоевали. Не курды ли были ядром и силой в армии Надир-шаха и шаха Аббаса? А что им дало то, что они сровняли с землей и не один раз Тбилиси, Ани, Бухару и Дели? Сами курды виноваты в своих бедах. Каждый народ жнет то, что сеет. По Сеньке и шапка, как говорится.
Предложение договариваю, а все улыбаюсь той сцене.
Последняя тирада привела Орбели в ярость. Я впервые на собственном опыте понял, что прозвище Тайфун за ним закрепилось не зря.
- Мальчишка! Левак! — закричал он гневно. — Я не вижу здесь ничего смешного. По-вашему можно договориться до того, что в резне армян виноваты армяне?
Я оробел, не ожидая, что высеку такую искру из самого Орбели, перед которым благоговел. Увидев мою растерянность, он успокоился, даже пошутил, но попрощался сухо.
Теперь я должен идти к нему и заявить, что порываю с востоковедением навсегда.
