А с другой стороны, намного ли лучше участь тех домашних детей, которые носят на груди день-денъсцой ключи от пустой квартиры с холодным очагом? Говорят, когда мать не ходит на службу, а занята только домом, она приносит больше пользы и детям и обществу. Иногда удивляешься, что сегодня психологи открывают истины, которые освящены тысячелетиями. Выяснили же они, наконец, что, когда мать дома поощряет каждый удачный шаг ребенка, от этих похвал ребенок расцветает. Для мо¬лодого организма одобрение как добрая пища. Поощре¬ния — дрожжи его психики, она крепнет, он становится уверенным в себе. Ребенок больше всего нуждается в том, чтобы мать была рядом, и когда она уходит из дома на работу, то от этого он волей-неволей страдает.
Возьму-ка на вооружение эту идею да буду чаще хвалить моих ребят, а то, я что-то увлекся критическим реализмом. Осуждение прибивает к земле, угнетает, не дает крыльев. Ругать легко, потому и соблазнительно. «Глупость осуждения, — сказал Пушкин, — не столь за¬метна, как глупая хвала».
Английские ученые пошли дальше. Провели много¬целевой опыт. Привлекли лучшие умы страны и пришли к заключению: если в детском саду будут группы из ше¬сти детей, а не тринадцати, как водится, и во главе этих групп будут самые добрые и образованные женщины Англии, то дети из этих групп уступят по наиважнейшим показателям природного ума, психики, жизнеспособности и нравственного здоровья ребенку, выросшему у печи иод шлепками неграмотной многодетной матери. Семья — живой развивающийся организм, который не поймешь с помощью одних только научных постулатов и схем. Здесь огромную роль должны играть народная мудрость, опыт, накопленный тысячелетиями.
В тот момент, когда я думал об этом, заметил, что опять стою вдали от очага. Размышляя, я обыкновенно ходил вокруг палаток, разбитых кольцом на опушке, с огнем в середине. Увлекшись какой-либо мыслью, я по-
кружу вокруг палаток, присяду ненадолго к огню ж ско ро вновь описываю круги.
А тут стою на холме, прислонившись к одинокой арк< нашего лагеря. Вокруг разлит призрачный неуловимы! свет убывающих белых ночей. Свежо и тихо. Помню каш дый миг у арки, потому что там н ощутил подобие толч ка. Может, что-то накапливалось и ждало выхода, нс знаю. Помню, какую мысль обдумывал перед этим.
О ком я еще мог думать, кроме Марьи Ивановны! Тревоги дня не сразу затихают. Многодумные ночи были полны разбором сотен бытовых мелочей, которые недосуг здесь приводить. Но Марья Ивановна особая статья. Если возможно одухотворить потребности желудка, то Марья Ивановна е этим справлялась. Мы все были в ее власти. Я с ужасом думал ежедневно: а вдруг не выдер¬жит, вдруг сляжет? Что будет с нами тогда? Кто спосо¬бен сердечно насытить голодные стан волчат, берущих приступом кухню четыре раза на дню?
Я думал о нашей кормилице чаще, чем она предпо¬лагала. Лучше сидеть на сухом панке, чем держать угрюмую стряпуху. Есть ли на свете что-либо более унылое, чем женщина, готовящая пищу без наслаждения? Такая еда не переварится, тяжелыми камнями будет отягощать детей. Не верите? Все тайны в очевидном, глу¬бокое в обыденном. В сознании мелькнули слова: «Все, что касается детей, должно быть освящено любящими материнскими руками и сердцем, и общество получит по¬коление сильное и дерзающее».
Гляжу на кольцо палаток вокруг очага, смотрю во все глаза на мой лагерь и насмотреться не могу. Повто¬ряю про себя: «Круг…» Братцы, так это же круг… «Круг и огонь посередине. Круг и огонь…» Не мысли, а образы только. Женщина выпадает из круга, гаснет очаг. Круг разорван. Брешь в стене, враг в доме. Отец — это воля и любовь, мать — любовь и воля в этом круге. Они равновесно взаимопроникают, творя мир гармонического круга. Бред какой-то. Ну а сам чувствую: надо бы мне
