лись любви, семья наше первое «мы», семья — наша первая родина, как первое родное место на земле. Все мы вышли из семьи. Но не все. Эта маленькая повесть — быль, рассказ о том, как однажды встреча с детьми, ли¬шенными семьи, перевернула жизнь одного человека в начале его жизненного пути.
О чем бы ни шла здесь речь, повесть эта всегда о семье, о выборе пути, об истоках. То, что написано в ней о семье, может оказаться несвойственным молодо¬сти и слишком зрелым, как бы книжным. Но тогда по¬стигнутые на Перешейке идеи я действительно чувство¬вал гораздо точнее и глубже, чем их можно изложить теперь на бумаге. Я был один в ответе за 80 жизней, был молод и очень скучал по дому. Мы чувствуем глубже, многогранней, чем повествуем, особенно в юности. Ведь чувствует простой народ и постигает сердцем то, чего не понять ни одному многоумному книжнику, сколько он ни морщи лоб. Что дает ребенку духовно здоровая семья? Она рождает потребность в чистой любви и готовность к ней. Это как отвага сердца. Она прививает склонность к искренности, не захлебывающейся непосредственности, а мужественной искренности. Она вырабатывает вкус к вдумчивой и достойной дисциплине, без которой не быва¬ет благородства.
Не выйдет искренний и верный человек из семьи фальшивой и жадной, разве только из протеста, из нена¬висти к лживой среде. Есть закон человеческого бытия, никем не утвержденный, но никем еще не отвергнутый. По нему, по этому закону, все значительное может быть сказано человеком или целым народом только по-своему, а все великое родится в недрах народного уклада и духа. В этом первейшее условие жизнеспособности под¬линного интернационализма. Каждый народ приносит в общую сокровищницу лучшие цветы своего гения. Теряя связь е родным народом, человек теряет доступ к глубо¬ким родникам духа и священным огням жизни, породив-шей его, ибо эти родники и эти огни всегда народны, в
ннч живут тысячелетия труда, страдания, борьбы, раз-мышлении и любви, СВЯТЫНИ ЭТИ И есть культура.
Но есть у семьи еще одна ипостась — она школа на¬родного единении, условие его соборности. Человек мо¬жет органически, всем существом почувствовать всена¬родное единение и союзный порыв, только испытав это единство в родной семье, а не почувствовав всенародно¬го единства, он не станет живой клеткой своего народа и верным сыном своей Отчизны. Здоровый и честный се¬мейный огонь будет греть и светить ему всю жизнь. Так семья дает человеку в детстве самое существенное в его жизни.
Знал ли я это на Перешейке? Должно быть. Только вряд ли складно сумел бы объяснить. Я думаю, что все это знают, точнее, чувствуют, иначе как бы рождались семьи? Много секретов у непостижимо таинственного явления, имя которому — семья. Тогда я не знал того, что Пушкин незадолго до смерти на обратной стороне листа, где было: «Пора мой друг, пора… Покоя сердце просит», записал: «Скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтиче¬ские, семья, любовь, религия, смерть». И тем самым мудрым приятием жизни еще раз показал, что он недося¬гаем для поздних плакальщиков и пушкинистов. Не Пуш¬кин высказал мысль о том, что необорима и жива Рос¬сия, пока живет русская семья. Впрочем, это верно по отношению к любому народу. Но то, что он это чувство¬вал и понимал, можно яе сомневаться. Он знал, думает¬ся, куда больше даже самых смелых наших предполо¬жений.
Но вернемся к моим малышам. В первый месяц мы целыми днями всем лагерем прочесывали окрестности, набрасывая на карту овраги* ручьи, озера, гривы, леса, строения, села, дороги — занятие, надо сказать, одно из самых увлекательных, какие можно себе вообразить.
В одну из подобных вылазок мы двигались по крутому лесистому склону над глубоким голубым озером,, пода-
