какую-то вину перед ней. Однако писать о ней все равно не смог бы —* чувство к матери невыразимо. Это выше моих возможностей.
Чаще всего вижу я свою семью при свете очага. Фигу¬ры моих родных в полумраке, как на потемневших кар¬тинах, только задумчивые лица в отблесках огня. Мы го¬лодны и сплочены, и слушаем вечерние предания о люб¬ви и подвигах. Отец знает, что только это способно от¬влечь детей от мыслей о хлебе. Я вынес из семьи поня¬тие о живом единстве, о неразрывности телесного и ду-ховного начал. Семья дала мне идею родины, лона моего рождения, через мать, как источник тепла, любви и все¬прощения, и идею отечества через отца, идею служения и верности земному гнезду моих предков, идею духовно¬го здоровья, чести и долга.
Тому ли виной тот вечер, когда я проснулся на руках у отца, или что другое, но я волнуюсь, когда вижу муж¬чину с ребенком на руках.
Есть что-то безмерно глубокое, древнее и спасительное и в картине усталого мужчины с ягненком на руках. Встречается много древних изображений, где пастух пред¬стает несущим ягненка. В этом — символ добра и муже¬ства, любви и памяти, прообраз пути всего человечества.
