ЖУЛАНЫ
Тот субботний день по всем приметам должен был стать одним из чудеснейших дней благословенного лета на Перешейке, лета, которое, каза-лось, остановилось в своем полуденном счастье и изливало на мир сияние. Мы знали, что к нам подъедут полдюжи¬ны бывших воспитанников Дома, а с ними две девушки- студентки, тоже вылетевшие когда-то из этого гнезда. Такие наезды волновали моих ребят. Они радовались ку¬да больше, чем «домашние» дети в родительский день. Бывшие детдомовцы были для них не только старшими товарищами и даже больше, чем братьями и сестрами,— на них переливалась неистраченная любовь и тоска по ро¬дителям, их приезд выправлял моих воспитанников без слов, как бы зримо подтверждал их непокинутость в ми¬ре. В общности судьбы с этими полными достоинства мо¬лодыми людьми, которые с великодушием сильных бра¬тьев опекали их, ребята черпали мужество. Походка дет¬домовцев в такие дни менялась, они сияли изнутри, даже со мной говорили с неуловимой горделивостью, как бы говоря про себя: «Мы знаем, вы любите нас, но посмотри¬те на наших молодцов, и вы убедитесь, что мы заслужи¬ваем этого отношения».
Я любил эти наезды не меньше воспитанников. Ла-герь в это время прибавлял в мужественности. Одна из тайн дуба в том и заключается, что до 10 лет он почти но
растет. В эту пору его жизненная сила уходит в родную землю, он сильно развивает корни и завладевает материн¬ской почвой. Только укрепив корни, начинают расти ствол, ветви и крона. Древние незамутненным инстинктом чувствовали родство с дубом, понимая сопричастность с этим Перуйовым деревом тех, кто хочет жить долго и до¬стойно. Только через тридцать лет юный дуб дает желу¬ди. Никакого раннего «образования». Во всем богатырская неторопливость.
Мои дети находятся в той поре, когда дуб разветвля¬ет корни и укрепляет память, когда прошлое как живая вода. В эти годы дети тоскуют по преданиям, памяти, любви и отцовским заветам, тоскуют почти физически, ибо они нужны им, чтобы жить полноценно, долго и ра¬достно. А памяти-то нет, ибо нет живой, духовной связи с родителями. Вот тут-то выпускники и оказываются для них недостающими корнями и связью с почвой.
Во время наездов ликование детдомовцев не знало пределов, их радость бывала бессознательной и глубокой. Гости, в свою очередь, тоже преображались. Они уже не были ни студентами, ни рабочими, ни Колями и Сережа¬ми, которых знали их друзья по общежитиям. Перед ли¬цом малышей, как перед незримой судьбой, они станови¬лись ласково-суровыми братьями. Больше мне никогда не доводилось встречать в жизни такую сильную и скры¬тую нежность между младшими и старшими. Может быть, нечто подобное было воздухом пушкинского Лицея или витало в гулких и высоких коридорах кадетских учи¬лищ Румянцева и Суворова, когда малышей отрывали с шести лет от семьи и отдавали в закрытые военно-учеб¬ные заведения на долгие 15 лет. Там бывало всякое: и детская жестокость и несправедливость, как и в нашем детдоме, но там же неистраченное детское сердце всю любовь свою переносило на друзей. Потому-то и Лицей, и суворовские училища порождают особое братство, не подвластное времени.
И я был рад наездам бывших детдомовцев. В такие