что при Петре была одна ель. И какая ель?! Что ни дерево, то храм. Да сосна кора¬бельная по сухим местам. — И тут, вновь воодушевля¬ясь, обратился ко мне: — Знаешь, что такое осветление и прочистка? ~
г—; Нет, — говорю.
Так я тебе скажу. Для нашего брата в лесу очист¬ка и осветление что для хлебороба сев или уборка. Сло¬вом, страда, Посадили, скажем, на вырубках дуб, сосну, ель — смотри в оба за делянкой. Береза с осиной тут как тут. Задушат подрост. Конец породе. Спроси по всем лесничествам Руси, кто бич русского леса? Береза, ска¬жут, если коротко, ну турист еще с гитарой. Шпана, брат, в рост пошла.
Тут Петрович, увидев, что, но обыкновению, нас окру¬жили ребята, говорит мне:
— Бот ты много учился, скажи мне, кто такой Графф? Фамилия такая — Графф, имя запамятовал.
^ Не знаю, щ говорю. — Не доводилось встречать.
Петрович победно посмотрел на моих ребят и говорит:
— Русский без леса пустой номер. Лес для него — это…
Он замолчал и стал обводить глазами верхушки сосен,
подбирая эпитет, достойный леса, не нашел его и за¬ключил:
— Лес — это все. По мне, Графф стоит самого Куту¬зова. Графф, брат, первый лесничий первого лесничества на Руси; Он набрал парней вроде твоих, первых русских егерей, и что ты думаешь? Двадцать лет сажал в степи лес, где одна ковыль росла. Натерпелся — страсть. Муку принял. Двести га залесил. Сейчас там уже семь тысяч гектаров, не березы, конечно. Береза степь не поборет. Против степи порода нужна. Мальчиков своих учил, кор¬мил, одевал.
— Когда это было? — спрашиваю. Сильно меня Графф поразил.
— Все знаешь, а главного человека для Руси не зна¬ешь. При Николае еще, при Первом. Эх вы, сильвупле березовое, — и, примирительно улыбаясь серыми спокой¬ными глазами, говорит вдруг Игорю Огуркову, который весь в слух превратился подле нас:—Ты, как вырастешь, назовешь свой лагерь «Дубрава». Вот увидишь! Вспо¬мнишь Петровича!
Егерь-то меня и натолкнул на размышления о лесе. С мысленных споров с ним и началось. А не руби он на¬отмашь, кто знает, сколько бы еще я путался.
Исконно русские леса — это черноствольные, широ-колиственные леса средней полосы. От этого леса оста¬лись сейчас полосы на бывшей засечной линии, прегра¬ждавшей от набегов степняков мирные села. На западе он сливается с Беловежской Пущей и уходит к Висле и Рейну, а через Карпаты расходится по всей Европе. И там повсюду, перешагнув даже Ла-Манш, господином и отцом лесов — все тот же дуб — символ несокрушимости.
Как вернемся в Ленинград, поведу ребят в Летний сад, там среди черных стволов белеет мрамор. Поедем
